История

В Зоологический институт АН СССР, ныне ЗИН РАН, я пришла в 1949 году за помощью в завершении работы над курсовой работой. После окончания ЛГУ в 1951-1954 гг. была аспиранткой Отдела Гидробиологии, а с 1955 г. по 2007 г. работала уже в штате сотрудников института.

Как правило, в школьные годы формируется основа личности человека, иногда его жизненных интересов и трудовой деятельности. «Школьные годы чудесные…» – так поется в песне выпускников школ уже много лет. Для меня они были именно такими, но, конечно, не все годы. Начавшаяся война в июне 1941 г. оборвала наиболее беззаботный период моей учебы в Ленинградской школе. Эта школа была недавно построена в центре города недалеко от Таврического сада. Широкий коридор, светлые классы ждали нас первоклашек в 1936 году. Все пять довоенных лет с нами была незабываемая Антонина Михайловна Старкова, прекрасный педагог и географ по увлечению и образованию.

Особенно увлекательны были ее уроки по естествознанию с демонстрациями. Мы – малышня были настолько привязаны к ней, что толпой сопровождали ее до автобуса и ждали пока она не уедет. Наш класс за хорошую успеваемость получил испанское знамя борцов за свободу Испании, под которым мы гордо стояли на пионерских линейках. Увлечений было много и самых разнообразных. Часто посещали кино и театры. С соученицей и соседкой Лидой Т. дома организовывали представления, нередко перенося их и в школу. Какое-то время несколько девочек нашего класса посещали балетный кружок при Доме художественного воспитания детей (ДХВД) на Фонтанке, и даже однажды мы танцевали в костюмах из Мариинского театра во взрослой оперной постановке в Таврическом дворце. К спорту во всех его видах я была неравнодушна с детства. Одно время ходила в спортзал артиллерийского училища на гимнастику. Но на коньки встала поздно, только в 5 классе. Этот вид спорта мне был ранее запрещен, так как в 6 лет я лихо на санках прокатилась с трамплина и почти сутки к ужасу родителей лежала без сознания.

Но свой азарт к конькам я все-таки утолила в студенческие года, став на бегаши.

Войну наша семья встретила в дачном поселке Шувалово под Ленинградом. Орудийная канонада трясла дом. С побережья Финского залива была видна вражеская атака на Кронштадт. Было очень-очень страшно. Мы уехали в город, и встал вопрос об эвакуации. Я уезжала со школой, папа – инженер военного завода – на Урал, а мама с двухлетней сестренкой Таней оставались в городе. И вдруг… папа приходит в полночь и велит к 6 утра быть готовыми всей семьей к отъезду; как начальнику военного товарного эшелона ему было разрешено взять семью. Наш эшелон «пятьсот-веселый» (такое прозвище имели эти товарные составы) несколько недель плелся до Нижнего Тагила; вокруг стояли и шли военные эшелоны на фронт.

Город Нижний Тагил, точнее его промышленная окраина – Вагонка, встретила нас очень доброжелательно. Школа по типу постройки не отличалась от ленинградской. В классе учились девочки и мальчики из разных городов Союза. Вскоре не без взаимных симпатий образовалась небольшая группа любителей книг. Шел поток книг, и каждому был отведен определенный срок прочтения. Поэтому тонкие книги мы читали в школе через щель парт, а толстые, вроде огромного фолианта Гюго – обычно ночью при свете ацетиленовой горелки, поскольку из-за экономии энергии для заводов в полночь свет выключался. Самым занятным был урок по биологии, на котором нас очень веселила молодая экзальтированная учительница. Вероятно, положительное зерно она все-таки посеяла, потому что многие из нас позднее оказались в естественных науках. После окончания шестого класса нас обязали поехать в другую область на сельскохозяйственные работы. Мама, как исполнительный человек, собрала меня и отправила. Приехали мы в Свердловск, пересадочный пункт, иду я в толпе школьников по перрону и вдруг встречаю папу. Не знаю, каким образом при тех средствах связи он узнал о моей поездке, но, увидев свое чадо с узелком и молочным бидончиком среди более рослых парней (подросла я после 15 лет), подошел к руководителю и объявил, что он в командировке и увозит своего ребенка домой. Так меня на сей раз миновали с/х работы в Сибири. Наступил 1943 – переломный год в ходе войны. Наши школы стали военными госпиталями; мы посещаем школу, чтобы поддержать раненых, ходим и на заводы перетаскивать какие-то грузы.

К весне папу переводят в Москву, и мы всей семьей оказываемся в столице. Я иду в школу с надеждой не пропустить год и закончить неполную среднюю школу. Узнав об объеме пройденного учебного материала, мне предлагают сдавать экстерном по всем предметам. Я соглашаюсь, но вдруг: «Это невозможно, так как в московских школах по немецкому языку проходят готический шрифт». Я облегченно вздыхаю. «Я знаю готический шрифт» – отвечаю, вспоминая как Ида Карловна Грамс, в немецкой группе которой я была с 5 лет, знакомила нас с книжками в красивых картинках, и мы знали немецкий алфавит раньше русского.

Так жизненная ситуация неожиданно подтвердила народную мудрость: «Что умеешь, за собой не носишь!». Жизнь в Москве этой весной для нашей семьи была очень тяжелой. Жили мы в маленькой комнате длинного деревянного барака на окраине Октябрьского поля недалеко от станции метро «Сокол». В комнате было всё только для выживания. Для нас с сестренкой запеченные на сковородке тонкие ломтики картошки были лакомством. Из вещей ничего не осталось, что можно продать. Родители топором рубили каменную почву поля, по которому раньше к параду готовились танки, надеясь к осени иметь картошку. Я сидела на кровати, защищенная подушками от шума, и учила, сдавая один предмет за другим. И все-таки удалось все сдать и получить аттестат об окончании неполной средней школы.

К концу лета 1943 г. снова переезд, и мы попадаем в г. Солнечногорск. Здесь нормальное жилье, обычная школа и счастливая встреча с учительницей по биологии Анной Александровной. Как истинный биолог, я в этом убеждена, она была неравнодушна к искусству и к театру. Организовав небольшую группу учеников из старших классов, Анна Александровна сопровождала нас в темных вагонах поезда на спектакли московских театров, а сами мы выступали в разных пьесах не только в школе, но и в деревнях, куда возили нас на санях-дровнях лошадки. Некоторые из нас работали дикторами на местном радио. В литературный час мы по очереди читали стихи К. Симонова, Джамбула, полностью прочли роман В. Василевской «Радуга» и многие другие патриотические сочинения. Пробудилось и мое раннее детское увлечение сценой. Однажды с урока меня вызывают к завучу школы. Вхожу в кабинет и вижу не только Анну Александровну, но и несколько человек, мне незнакомых. Меня просят что-нибудь почитать; не раздумывая, я читаю «Бородино» М.Ю. Лермонтова. И вскоре мне предлагают поехать в школу-студию МХАТа. Но при всей моей привязанности к сцене, удалиться от семьи в столь страшное время у меня не было и в мыслях. Все было подчинено фронту. В школе нам преподавали военное дело. Мы изучали винтовку Токарева, должны были научиться разбирать и собирать затвор, а также прицельно стрелять. Но овладеть этим до конца мне так и не удалось. Вскоре папу вновь перевели, и на этот раз в родной Ленинград.

Возвращаемся домой. Дом сохранился, квартира занята теми, кто жил в подвале, вещи разобраны соседями, книги сожжены в блокаду. Но радости возвращения нет конца. Из предложенных на работе квартир папа выбрал как наиболее подходящую в Автово, на разбитой войной тогда окраине города. Эта квартира на последнем пятом этаже имела входную дверь, но не было ни рам со стеклами в комнатах, ни лифта, ни канализации; а напротив балкона в стене красовался неразорвавшийся снаряд. Папа и я поднимаемся на чердак, сквозь дыру в крыше от снаряда папа видит милое по сердцу и работе небо и вдруг говорит: «Давай построим голубятню!». Значит мы действительно теперь дома! Мы вчетвером поселились в маленькой кухне около плиты, на которой днем мама готовила, а ночью спали. Но папина смекалка, умение все делать и энергия скоро привели все в порядок. (В этой квартире он застал рождение внуков). И вновь я знакомлюсь с новой школой – № 384 Кировского района и восьмым классом. В классе одни девочки, преподаватели только дамы, но какая дисциплина и какая строгость во всем! Только сейчас можешь понять, как высок был уровень преподавания основных предметов: литературы, математики, физики и химии. Заканчиваем 8 класс, и нас отправляют на сельскохозяйственные работы в подсобное хозяйство Кировского завода. Каждому выдают «Трудовую книжку школьника, работающего в сельскохозяйственном отряде» с грозной, но обычной в то время надписью «Смерть немецким оккупантам!»

Занимаемся прополкой овощей и борьбой с вредителями иногда по 8-9 часов. В хозяйстве нас кормят, но мы не сыты. При раздаче кусочков хлеба каждая мечтает получить горбушку. Зная, как это опасно, идем на подкоп молодой картошки и вдали печем ее на костре. Проходит еще год. В 10 классе из-за строгости в преподавании и большого отсева нас остается всего 11 учениц, готовых сдавать экзамены на Аттестат зрелости. Это первый послевоенный выпуск нашей школы и ни одной медали. Но многие из наших девочек стали кандидатами и докторами наук.

В выборе профессии у меня никаких сомнений не было: только биофак ЛГУ (если не считать подростковое желание в военное время стать летчиком). Мне думается сейчас, что такой выбор был подготовлен не столько удачными встречами со школьными учителями по биологии, сколько атмосферой нашего дома. Папа в детстве и юности был отчаянным голубятником (его турманы славились своими высотными «пилотажами»), в доме содержал разную живность, рассказывал, как зимой выкармливал раненую цаплю. Мама и слышать не хотела о курортах. В летнее время она снимала жилье в какой-нибудь глуши Смоленщины, где я была совсем «вольным казаком». С деревенскими ребятами мы вели наблюдения за птичьими гнездами. Мне утром кричали: «Милка, вставай, пойдем птушенят смотреть!». Помню, очень любила собирать по канавам маленьких лягушат. (Ну, не гидробиолог ли сызмальства?) Зная о моем выборе будущей профессии, мне по окончании школы подарили том И.В. Мичурина. Но я никогда не мыслила стать ботаником, а после чтения книги Поля де Крюи «Охотники за микробами» и книг И.И. Мечникова как-то само собой определилось, что быть мне микроскопистом.

В 1946 г. я получаю аттестат зрелости, сдаю вступительные экзамены на биофак ЛГУ, выдерживаю конкурс и становлюсь студентом Ленинградского Государственного Университета имени А.А. Жданова. Ликованию моему не было предела! Прошел год, как отгремела война. Город, университет залечивают свои раны. Фронтовики – студенты и преподаватели, нередко с увечьями, еще не простились с военной формой. Наш длиннющий университетский коридор периодически обогревается паровым отоплением, в некоторых аудиториях отопление печное, во многих очень холодно. Одетые в пальто студенты иногда своим дыханием согревают чернила в так называемых вечных ручках. Первая очень эмоциональная лекция Н.Л. Гербильского меня очаровывает. Яркость воспоминаний о лекциях не угасает и через несколько минувших десятилетий, когда продолжаешь видеть и слышать В.А. Догеля, читающего курс по зоологии беспозвоночных и рисующего на доске цветными мелками строение животных.

Приглашение В.А. дополнительно заниматься на его кафедре группа первокурсников встречает с воодушевлением. Нас ждет длинный широкий рабочий стол в самом теплом помещении кафедры, отапливаемом железной печкой. У окон небольшое возвышение с рабочими местами преподавателей, отчего аудиторию называли «докторятником».

Так начался традиционный для нашей кафедры Большой практикум. В труднейшее и полуголодное время страны хлопотами проректора и профессора нашей кафедры Ю.И. Полянского мы летом впервые на небольшом боте бороздим морские просторы Белого моря до биостанции Гридино под руководством будущего академика А.В. Иванова, а после второго курса изучаем живность Дальнезеленецкой литорали под надзорам старшекурсника-фронтовика, в будущем директора Зоологического музея АН Д.В. Наумова. И все это не минуя летние практики на прудах Петергофа, лугах в Саблино, в Лесу-на-Ворскле.

Расширяя биологический кругозор, мы постепенно на кафедре овладеваем методикой работы с нашими будущими объектами исследования: видеть, наблюдать, рисовать, резать на микротоме, красить и т.д. Я овладеваю резкой на микротоме инфузории Bursaria и окраской срезов по Маллори погонофор. В этом нам помогают не только официальные практические занятия с талантливой энергичной Т.А. Гинецинской, но и вечерние часы Большого практикума, неизменным энтузиастом которых был В.Л. Вагин.

Каким В.Л. был опекуном нескольких поколений студентов рассказано в книге Т.Н. Горшениной «Свежий ветер с моря и солнце. О судьбе Владимира Вагина» (2007). В.Л. как самый заядлый моряк кафедры часто уходил в море. Однажды с северных морей привез полярную тресочку (Boreogadus saida), которая попала в мои руки на исследование паразитофауны. Я провела исследование и с помощью Б.Е. Быховского, будущего академика, описала новый вид моногенеи, впоследствии названной шведским ученым Мальмбергом Gyrodactilus kutikovana. Моя первая печатная работа была опубликована к окончанию университета в «Вестнике Университета». Таковы были мои начальные шаги в систематику.

Будучи еще студентами, молодежь ЗИНа активно участвовала в работе как на пресноводных водоемах, так и в дальних морских экспедициях.

Очень дружелюбная демократичная атмосфера во всем коллективе кафедры позволила относительно благополучно пережить времена «лысенковщины». Время требовало каких-то практических свершений на кафедре, и в это тревожное время М.М. Исакова-Кео предлагает «метод зонального удобрения» рыбных прудов. Для этого надо накосить траву, свалить по берегам водоема и затем ногами ее примять. Над этим трудились несколько студентов и аспирантов на холодных (tº – 8-9ºС) форелевых прудах Ропшинского рыбхозяйства. Один из прудов был под моим надзором, где малек ручьевой форели достиг рекордного веса и помог мне защитить диплом.

Валентину Александровичу Догелю, как выдающемуся ученому и замечательному человеку, посвящены воспоминания Ю.И. Полянского, С.И. Фокина, В.В. Хлебовича и других ученых. Все знают о мягкости и душевности В.А. Вот, что он писал мне: «Мила! Принесите, голубушка, все Ваши книги по теме Марии Мартыновне. Мне надо будет показать их одной приезжей, которая интересуется зональным удобрением. Ваш сердечно В. Догель.12/1-50». Не забыть мне и другой случай. Кончаем учебу в Университете, предлагают путевки в здравницу и мне тоже, но в данный момент у меня нет возможности оплатить ее стоимость. И платит за нее В.А.. Когда я приношу позднее свой долг, он вдруг говорит: «Мне кажется, Вы уже вернули!». С трудом мне удалось уговорить его, что это не так. Вот с такой душевной щедростью и заботой мы взрослели на нашей кафедре зоологии беспозвоночных.

С началом специализации из нашей первоначальной довольно многочисленной группы ребята стали уходить на другие кафедры, но трое – Ира Сыромятникова (Зорина), в будущем работавшая в Зоологическом музее РАН, Володя Карпович - в Кандалакшском заповеднике и я – стали выпускниками нашей кафедры. Все мы в некоторой степени были театралами. Ира и я в Филармонии старались не пропускать концерты Зандерлинга, Мравинского, Хачатуряна, Гаука, Нейгаузов старшего и младшего, а также других корифеев музыки. Володя был завсегдатай Мариинки, куда нередко поочередно приглашал и нас. Мне казалось, что все спектакли он знает наизусть, когда на берегу Баренцова моря своим громким баритоном исполнял арию Кончака. Хватало меня и на спорт. После занятий часто бегала в университетский спортзал на гимнастику, зимой носилась на бегашах по обочинам катка, в теплое время – на велосипеде. У меня был постоянный напарник, с которым мы очень быстро на великах катились до Петергофа, где гуляя, скорбели над разрушенными войной фонтанами и бывшими красотами этого уникального места. Позднее, в аспирантские годы, я примкнула к компании ЗИНовских лыжников, и мы, обычно возглавляемые А.Н. Световидовым и Ю.И. Галкиным, пробегали по лыжной трассе Комарово по 20 и более километров.

Надо сказать, что наш курс был довольно заметным на факультете. Наш бодрый дух выплескивался в стенгазетах с таким названием как «Вперед и выше!», «Нас 169!» и др. Мы стали зачинщиками одно время традиционного прощального вечера на факультете «Говорит 5-ый курс!».

Наши ребята, в основном Тамара Просолупова (Горышина) и Витя Леках, сочинили и гимн факультета.

Лето сменяет лето,

Бьется пульс факультета,

Курс эстафету курсу сдает,

Время в делах незаметно идет,

Крепнет биологов дружба,

Песня зовет вперед.

Припев:

Где бы, товарищ, нам не пришлось пройти,

Помни, что с нами весь факультет в пути,

Сквозь непогоды в далекие годы

Молодость нашу мы должны пронести.

А если трудно станет,

Если мы вдруг устанем,

Каждый пускай оглянется вокруг,

Встретит глаза он друзей и подруг,

Снова расправит плечи,

Вспомнит и скажет вслух.

Припев.

Этот гимн в последующие годы стал известен и биологам других городов. Мы распевали его и памятные песни наших лет, организуя встречи курса. Но сейчас в основном перезваниваемся, сообщая иногда уже и грустные вести.

С моими подругами Галей Крупновой и Таней Батыгиной не расстаюсь уже более 60 лет.

В холодных аудиториях первых двух лет мы дружно посещали все лекции. Как театрализованные представления мною воспринимались лекции Б.П. Токина по эмбриологии и Л.Л. Васильева по физиологии животных, на которых безупречная подача материала сопровождалась мимикой, жестами и голосовой модуляцией. Незабываемыми для меня остались лекции А.Ф. Гурьяновой по морской гидробиологии и Л.И. Хозацкого по сравнительной анатомии позвоночных, которые я посещала факультативно.

Но вот наступила тревожная пора распределения. Нас поочередно вызывают в одну из комнат деканата, приглашают сесть на одиноко стоящий в центре стул, и комиссия во главе с деканом Н.В. Турбиным начинает решать нашу дальнейшую судьбу. Я не очень волнуюсь, поскольку у меня была надежда после работы в Зоологическом институте получить направление в его аспирантуру. И вдруг вопрос: « Вы хотите поехать на малярийную станцию в Казахстан?». Опешив, я робко заявляю: «Но это не по моей специальности, я не энтомолог». «Но все-таки Вы хотите поехать?». И вдруг я отвечаю: «Но, если очень-очень нужно, я поеду». Такая покладистость, оказывается, сыграла в мою пользу. Несомненными хлопотами Валентина Александровича и Владимира Львовича я получаю направление в аспирантуру Университета на кафедру ихтиологии Н.Л. Гербильского, который решил меня принять, зная мои «рыбные заслуги». И вот идут приемные экзамены в аспирантуру Университета, прихожу, и вдруг мне говорят, что меня ищет Патрон (так на кафедре звали В.А. Догеля). Формальные погрешности в документах, представленных ранее в аспирантуру ЗИН, были аннулированы, я получаю свободное распределение, и директор института решает допустить меня к экзаменам. Сдаю вступительные экзамены в аспирантуру ЗИН АН СССР и прихожу знакомиться с моим шефом по лаборатории гидробиологии В.И. Жадиным, который со строгим видом мне категорически объявляет, что я буду заниматься коловратками.

Дорога к коловраткам всегда терниста, так мне кажется. Меня встречает А.Ф. Гурьянова и вдруг спрашивает: «Милочка, Вы не боитесь заниматься коловратками, ведь все коловратчики, начинающие писать определители видов коловраток, умирали в 40 лет?» Но разве в 23 года чего-нибудь боишься? Так я вступила на коловраточную тропу. А в недавнем одном моем стихотворении есть такие строчки:

Моим руководителем согласился быть старый друг Валентина Александровича – выдающийся зоолог, эмбриолог и цитолог Иван Иванович Соколов, замечательный, очень внимательный руководитель, но отдаленно знающий коловраток.

Я очень благодарна Ивану Ивановичу, что он предоставил мне полную свободу действий. Руководство института во главе с директором института Е.Н. Павловским в те 50-е годы старалось подготовить специалистов по всем основным группам животных и продолжать выпуск серии «Определителей по фауне СССР» и серии «Фауна СССР». Я попала в самую знойную пору осуществления этих планов. Поэтому после защиты кандидатской диссертации вскоре меня обязали заняться созданием определителя коловраток фауны нашей страны. Актуальность создания справочника по этой вездесущей группе червей диктовалась их важнейшей ролью, которую они играют в биоценозах всех водоемов, а также почвы и любого влажного покрова.

Коловраток (Rotatoria, или Rotifera) я считаю декораторами водного микроскопического мира. Микронные размеры, многообразие форм и расцветок делает нелегким их определение. Их лохматая голова с тонкими ресничками и просвечивающийся сквозь прозрачные покровы челюстной аппарат – трофи – давали повод в былые времена к фантастическим заключениям о природе коловраток. Коловратки – важнейший компонент зоопланктона всех водоемов и его пищевой цепи. Они служат стартовым кормом для мальков большинства рыб. Их способность к быстрому размножению и увеличению популяции способствуют очистке загрязненных вод; некоторые виды относятся к индикаторам качества водной среды.

Группа таит в себе множество эволюционных загадок: почему почти 400 видов бделлоид живут без самцов, почему у коловраток постоянство клеточного состава (эутелия), почему одна группа имеет реснички дексиоплектического (правовращательного) направления колебания, а другая – леоплектического (левовращательного) и т.д.? Окончательные ответы на эти вопросы – дело будущего. Мои начинания – определять различия в скорости колебания ресничек с помощью стробоскопа, сконструированного моим мужем, – продолжил мой ученик Г.И. Маркевич в более совершенной форме. Г.И. овладел методикой работы с трофи на СЭМ и, следуя моим некоторым положениям о филогении коловраток, предложил новую систему и классификацию этой группы. Однако изучение коловраток еще нуждается в немалых усилиях.

Мне же удалось издать два определителя: «Коловратки фауны СССР» в 1970 г. и «Бделлоидные коловратки фауны России» в 2005 г., включающих как виды, предпочитающие водоемы, так и виды преимущественно наземные. Начало создания первого определителя коловраток на русском языке было не простым. Сейчас мне кажется, что В.И. Жадин был очень смелым человеком, доверив молодому специалисту такую работу. Но я встретила заботливое опекунство маститого редактора многих ЗИНовских томов А.А. Стрелкова.

В дружную семью Догелевской школы я вошла еще на кафедре университета, когда мы молодежной компанией отмечали праздники в просторной комнате гостеприимного дома Александра Александровича и Ольги Степановны Стрелковых.

Строгий контроль над моим творением А.А. вел в течение многих лет, в конце посоветовав мне написать обширную вводную часть со своими мыслями по филогении этой группы. Что я и сделала, предложив морфо-функциональный подход к эволюции коловраток. За эту книгу я получила ученую степень доктора биологических наук.

По просьбе работников опытной станции аэрации стала участником и редактором атласа «Фауна аэротенков» (1984). В соавторстве с Я.И. Старобогатовым редактировала и участвовала в «Определителе пресноводных беспозвоночных Европейской части СССР» (1977). В итоге издала 4 монографии, 126 публикаций, была редактором 10 монографий и сборников. Как гидробиологу–систематику мне светила удача встретить и описать, часто с соавторами, новые таксоны коловраток: 23 вида, 2 рода, одно семейство. Очень признательна моим коллегам W. Koste, W. De Smet, A. Chernyshev, Л.А. Степановой, которые назвали моим именем Lecane, Encentrum, Rhinoglena, Arctodiaptomus. Добрые чувства меня соединяют более 30 лет с И.П. Николаевой, моим неизменным помощником в полевых и лабораторных работах.

И долгие годы – с коллегами и сотрудниками Зоологического института РАН.

Мои региональные исследования фауны коловраток охватывали различные водоемы: Арал, Каспий, Байкал, Иссык-Куль, Выртсъярв (Эстония) и др., что было связано со многими экспедициями, командировками, поездками. Некоторые из них оставили большой след в воспоминаниях.

Как систематик и фаунист, я лишь немного касалась продукционной тематики нашей институтской лаборатории Пресноводной и экспериментальной гидробиологии, руководимой многие годы Г.Г. Винбергом и А.Ф. Алимовым.

За почти 55 лет работы в штате Зоологического института я поднималась в должностях по стандартной лестнице от младшего научного сотрудника (1955 г.), старшего научного сотрудника (1974 г.), ведущего научного сотрудника (1986 г.) до главного научного сотрудника (1998 г.) и профессора (1993 г.).

Большим активистом я себя не могу считать, но какую-то общественную работу всегда выполняла. В Университете была старостой группы, в аспирантуре – секретарем комсомольской организации, в институте – ученым секретарем семинаров лаборатории, председателем Месткома института. Много лет была членом Редакционной коллегии ЗИН и членом Ученых Советов ЗИН и ГОСНИОРХ. Председательствовала 18 лет в Ленинградском, позже Санкт-Петербургском Отделении Гидробиологического Общества (бывшее ВГБО), собирала совещания, редактировала сборники их материалов; организовывала и проводила симпозиумы по коловраткам, редактируя потом сборники материалов; в течение нескольких лет приглашала в ЗИН на школы-семинары желающих ближе познать коловраток или ездила в другие города с этой целью.

Когда был опубликован впервые на русском языке мой Определитель видов коловраток, В.И. Жадин сказал примерно так: «Теперь мы знаем определять коловраток – где, но стоит еще задача – как…». Многообразие строения микроскопических коловраток (обычно 200-300 мкм) требует специального подхода к каждому роду, признаки которых часто маскируются сильным сжатием тела при фиксации. Для таких коловраток необходимо изучение частей трофи, что требует больших навыков. Поэтому так желательно их получение от специалиста и проведение школ-семинаров.

На многих международных конгрессах и симпозиумах я представляла материалы своих исследований.

На VIII Симпозиуме по коловраткам (1997, США) получила Certificate of Achievement за вклад в Rotiferology. Совет правления Нью-Йоркской Академии наук официально приглашал стать ее членом.

Несколько месяцев работала в Ватерлоо Университете в Канаде. Научные интересы связывали меня со многими республиками СНГ. Все это давало мне возможность узнавать природу разных областей, как нашей страны, так и других стран.

К общению с природой я привыкла с детства. В свое время любила одна бродить по лесу или по побережью морей и озер. Запомнились «забавные» случаи встречи с обитателями дикой природы. Однажды брожу я по лесу среди мелкого кустарника, и вдруг мои ноги проваливаются в ямку, откуда раздается пронзительный поросячий визг. Вмиг меня приподняло и ноги понесли подальше с надеждой, что за мной не погналась кабаниха. В другой же раз все кончилось без испуга. Тихо сижу я на моховой кочке, и вдруг в двух шагах от меня сбоку важно вышагивает лосиха с лосенком. Мамаша не обратила на меня никакого внимания, а лосенок взглянул, но затем все же последовал за мамашей. В чукотской тундре было пострашнее. Гребу я по протоку на надувной лодке и вдруг ощущаю какой-то неприятный неведомый мне запах, смотрю на прибрежный песок и вижу совсем свежие следы медведя. На сей раз, видимо, он был в хорошем настроении, но, когда мы вылетели на вертолете из этой точки, его стараниями были разодраны все палатки и даже повреждена кабина вездехода. (Может быть, расстроился от одиночества?)

58 лет я связана с коловратками и поэтому полагаю, что это и есть мое основное хобби.

Я собирала, правда без энтузиазма, и марки, значки, открытки, конверты, которых насчитываю сейчас тысячу и сотни. Люблю комнатные и балконные цветы и, видимо, это взаимно.

Очень люблю семью и «привязана» к семье.

Дочка Лара и внучка Маша летом сопровождали меня в поездках на полевые работы. Хочется надеяться, что мои еще малолетние правнуки Настя и Егор тоже полюбят природу и удачно пойдут по своему жизненному пути. Как сказал французский драматург Р. Тома: «Количество лет не переходит в качество», поэтому теперь живу такими мыслями, как:

Глубоко благодарна Л.И. Лебедевой, сподвинувшей меня написать воспоминания и опубликовать их в книге «Новоселье биологов на Ленгорах» в 2011 году, а также В.Р. Алексееву – инициатору этого сайта.