"Часы смерти" или губитель антиквариата

Домовый точильщик Anobium pertinax (Anobiidae)

Мы с женой Любой долго не решались расстаться с двумя семейными реликвиями: старинным начала века беккеровским пианино и еще более древней угловой этажеркой, доставшейся в наследство от Любиной бабушки, жившей до Революции в собственном доме в Сокольниках. Разрушили его незадолго до войны, когда он совсем обветшал. До этого его успели заселить многочисленные жильцы, к основателям и владельцам дома не имевшие никакого отношения. Последним пришлось изрядно потесниться.

В двух небольших боковых комнатах, тесно, вплотную друг к другу заставленных различными шкафчиками, этажерками, книжными полками, кушетками, ширмами, напольными часами, пианино и жили бабушка с дедушкой и их дочь - Любина мама. Когда дом ломали, семье "предоставили", как тогда говорили, одну комнату в коммунальной квартире. Туда и перекочевали пианино и угловая этажерка. Они стояли, прислонившись друг к другу - последние представители вымирающего мебельного сословия. Остальная "родовая" мебель в единственной комнате поместиться не могла и была продана в "комиссионке" на Преображенском рынке или вынесена ночью во двор.

Давно умерли дедушка и бабушка. Мы живем в собственной малогабаритной квартире, недалеко от Любиных родителей. Когда-то в подарок на новоселье мы получили от них мебельные раритеты: "Беккер" и этажерку.

Подрастающие наши дети требовали все больше "жизненного пространства", теснота стала всех угнетать. И вот мы, наконец, решились. На пианино никто в семье не играет. Антикварная этажерка "не вписывается" в современный интерьер, лишенный какой-либо еще старинной мебели. Хотя ее особенно жаль, поскольку для нас она не только своеобразное материальное звено между настоящим и прошлым. С этой черной инкрустированной трех полочной этажеркой связано семейное предание, так сказать, семейный фольклор.

Бабушка любила говорить, что от прошлого у нее осталось два музыкальных инструмента: беккеровское пианино и музыкальная этажерка. На недоуменные вопросы гостей она заявляла, что для того, чтобы понять ее, необходимо остаться ночевать в квартире, причем лечь спать непременно на ее диван. Это всегда заинтриговывало слушателей, и они требовали разъяснений. Но бабушка лишь улыбалась и назидательно поднимала указательный палец, молча склоняя к нему свою седую голову.

Любина мама рассказывала, что она долго не понимала "этот странный бабушкин юмор". Не понимала до тех пор, пока однажды бабушка не попала в больницу. Любина мама в это время впервые перебралась спать со своей раскладушки на бабушкин диван. И вот как-то, в ночной тишине, что в коммунальной квартире было редкостью, когда к ней долго не приходил сон, она вдруг услышала необычные звуки. Это было тонкое, еле слышимое тиканье, напоминающее стук часового маятника. Но то были явно не часы, поскольку тонкие звуки иногда прерывались, затем вновь возобновлялись. Иногда раздавался своеобразный дуэт, который внезапно прекращался. На какой-то миг можно было услышать и тикающее трио, после которого вновь звучало длительное тикающее соло. Любина мама после недолгих раздумий поняла, что это и есть звучание бабушкиной "музыкальной" этажерки.

Бабушке не становилось лучше, врачи предсказывали неизбежный печальный конец. Любина мама и дедушка навещали ее ежедневно вплоть до самой кончины. И каждую ночь слышны были "часики", как для себя Любина мама назвала открытый ею бабушкин секретный музыкальный инструмент.

Спустя некоторое время после похорон Любина мама рассказала дедушке о своем открытии. Знал ли дед об этом "тиканье", спросила она.

- Знал, конечно, - ответил дед. Еще давно, когда бабушка впервые заговорила о "музыкальной этажерке", он догадался, что означает эта "музыка". "Тиканье" производили внутри деревянной этажерки мельчайшие жучки-точильщики. Этот звук - ничто иное как призывный клич к спариванию. Совсем как весенняя дробь дятла. Но в отличие от него точильщик свою любовную песню "поет", ударяясь о стенку хода грудным щитком.

Он рассказал об этом бабушке. Но та, оказывается, провела свои собственные изыскания. И вычитала в одном немецком романе что это - toten uhr ( “смертный час“ или “часы смерти“). Звук, предвещающий близкую кончину кого-либо из обитателей квартиры. Она сразу же решила, что именно ее кончину. Но сказала о своем открытии одному деду, а для всех придумала свою шутку о двух домашних "музыкальных инструментах".

Эту старую историю Люба узнала от мамы. Позже познакомили с нею меня, а затем и наших подросших детей. Ими она воспринята была как забавный курьез, придававший некую значительность давно умершей не дождавшейся правнуков прабабушке. Сама же вещица у молодого поколения не вызывала ни малейшего интереса. Это еще более склоняло нас к решению расстаться с “музыкальной этажеркой“.

И вот однажды в доме появился оценщик, приглашенный из антикварного магазина, что недавно возродился в Камергерском переулке. Им оказался маленький сухонький аккуратно одетый пожилой господин. Чем-то неуловимым он напоминал старого семейного доктора. Именно таким мы и представляли оценщика антиквариата. Странным лишь казался в его руке абсолютно новый модный кожаный кейс. Присев на предложенный стул, господин оценщик цепким профессиональным взглядом быстро просканировал нашу вполне стандартную обстановку, моментально выделив интересующие его объекты. К его приходу они были полностью освобождены от нагруженных на них предметов; от них отодвинули все обычно заслонявшие их стулья, коробки с книгами и чемоданы.

- Разрешите ознакомиться? - спросил он.

- Конечно, конечно - ответила Люба и сняла с заранее освобожденной от вазочек, статуэток и фотографий верхней крышки “Беккера“ еще бабушкой вышитую дорожку. - Он не совсем у нас настроен, - как бы извиняясь, произнесла она, - в семье давно никто не играет.

- Это не главное, - произнес оценщик.

Я полагал, я был просто уверен, что первое, что он сделает, это откроет инструмент и своими цепкими пальцами пронесется по клавишам с какой-нибудь тест-мелодией. Отнюдь. Он поступил так, как поступил бы именно семейный доктор. Не спеша, поднял с пола на колени кейс. Открыл его, вынул и положил на стол большой блокнот и дорогую авторучку. Затем оттуда же извлек, что бы вы думали? - как мне показалось, обычный медицинский стетоскоп. Лишь несколько позже я уловил некоторое отличие извлеченного инструмента от привычного мне истинного стетоскопа: мембрана у него была не металлическая, а то ли резиновая, то ли пластиковая и располагалась не вбок, а вперед раструбом.

Вставив в уши концы эластичных трубок, господин оценщик (а может быть правильнее, подумал я - доктор-антиквар?), подошел к "Беккеру", оглянулся на нас, произнес: - Требуется тишина, - и стал выслушивать "пациента". Эта процедура не потребовала много времени. Быстро прослушав боковые стенки и крышку, доктор (простите, - антиквар) опустился на колени и приступил к исследованию ножек пианино. На это пошло больше времени. Наконец он встал, вынул из ушей трубки, огладил брюки и что-то произнес про себя. Мне послышалось немецкое: toten uhr. Вслух же было сказано: - Как обычно... - Затем присел на стул, что-то записал в блокнот, после чего указал ручкой на этажерку и спросил: - Эта?

- Да-да, - ответила Люба. - Это очень старинная этажерка. Я думаю - середины прошлого века.

Процедура в точности повторилась. Для полного обследования "пациента" этажерку потребовалось выдвинуть из угла. Задняя ее стенка и ножки подверглись особенно тщательному прослушиванию.

Вернувшись к столу, оценщик вновь что-то написал, после чего вырвал исписанный лист, оставив себе копию, протянул его Любе и произнес: - Сожалею, предметы не реализуемы. Они погибли. Прошу подписать вот здесь и оплатить услуги.

- В чем дело? Почему же? - взволновано спрашивала Люба, - Ведь это очень хорошие старинные вещи. Нам сказали по телефону из Вашего магазина, что они их очень интересуют.

- Увы, - сказал оценщик, аккуратно укладывая свой медицинский прибор и блокнот в кейс. - Их погубил мебельный точильщик. Это, к сожалению, распространенное явление. Меня удивляет, что Вы сами не знали об этом. Как давно пианино и этажерка находятся у Вас?

- Всю жизнь, - сказала Люба. - Это бабушкины вещи, семейная реликвия. В этой квартире они стоят пятнадцать лет, с тех пор как мы сюда переехали.

- Положим, Вы не замечали летные отверстия - на пианино их пока не так много, а на этажерке масса, хотя и с задней стороны. Но муку-то буровую как Вы не могли не заметить, ведь она все время сыпется.

- Какую муку? - переспросила Люба.

- Буровую, - четко повторил оценщик, приподнимаясь со стула.

- Я замечала, что в том углу всегда накапливается больше пыли, - как бы оправдывалась Люба. - Но я почти ежедневно протираю пол и мебель.

- Еще один парадокс жизни, - впервые за визит улыбнулся наш гость. - Если бы Вы были менее аккуратны, Вы стали бы более богаты. Не убирай так тщательно у пианино и этажерки хотя бы неделю, Вы непременно давным-давно обратили бы внимание на кучки буровой муки, которая высыпается из просверленных точильщиком отверстий. И приняли бы своевременные меры по их спасению. И взамен вещиц получили бы от нас очень хорошие деньги - инструмент и этажерка, по сути, очень не плохи. А так... - он развел руками: С чем и разрешите раскланяться.

Спрятав в портмоне гонорар за визит, оценщик направился к двери.

Тут уж не удержался от вопроса я: - Скажите, пожалуйста, ведь эти отверстия, летные, как вы их назвали, вы ведь увидели сразу. Зачем же вам понадобилось еще это "медицинское" прослушивание?

- Видите ли, бывает, что летные отверстия - следы, свидетельство, как говорят англичане - “evidence” , былого заселения мебели точильщиком. За многие годы они могли исчезнуть. Мне важно было удостовериться, работают ли “часы смерти”.

Мы с Любой молча переглянулись.

- Есть, знаете ли, такое поверие... - вероятно хотел просветить нас антиквар.

- Да, мы в курсе, - поспешила прервать его Люба.

- Этажерка ваша, как я понимаю, "зазвучала" давно. А вот в пианино жуки перебрались, недавно. Вероятно раньше вещи не соприкасались. А теперь они и на пианино "играют" - неудачно скаламбурил оценщик. - И эти предметы для вас представляют исключительно духовную ценность. Вряд ли их что-либо спасет. Храните их как память. Но лучше - освободитесь от них совсем.

И, вежливо кивнув, он вышел.

Как только захлопнулась дверь, мы бросились в угол к нашим любимым потерпевшим фиаско "Беккеру" и "музыкальной этажерке", опустились перед ними на колени и стали тщательно осматривать и ощупывать их. Если бы в этот момент из школы вернулись дети, они решили бы что их родители сошли с ума: истово молятся предметам собственной обстановки. Конечно же, мы тотчас обнаружили, что задние стенки и ножки нашего антиквариата испещрены мелкими, точно сделанными тонким шильцем, отверстиями. Когда я постучал по задней ножке этажерки, из некоторых действительно посыпался светло-желтый порошок, напоминающий тонкую мука. С диагнозом "доктор" не ошибся. Мы посмотрели с Любой друг на друга и грустно рассмеялись.

- Как же я забыла бабушкину историю! - горестно воскликнула Люба. - Как я могла!

- Ничего, не горюй, - утешал ее я. - В сборнике семейного фольклора появился еще один сюжет. А значит история семьи продолжается.

С.С. Ижевский, 2001