Angus R. 2011. Remembering the Dreamtime. Latissimus 30: 2–7

Недавняя заметка Петра Петрова о водных жуках подотряда Adephaga хребта Хамар-Дабан в Восточной Сибири (Latissimus, № 27) пробудила во мне дорогие моему сердцу воспоминания о том, как я сам собирал жуков в тех же краях в ту давнюю пору, которая стала для меня чем-то вроде легендарного Времени Мечты австралийских аборигенов.

Все началось в Финляндии летом 1967 года. Подходил к концу первый год моей работы над диссертацией, и я поехал со своим мопедом в Финляндию в надежде увеличить число исследованных мною видов рода Helophorus (морщинников). Меня особенно интересовал H. oblitus Sharp, описанный по одному самцу, якобы собранному в Париккале на юго-востоке Финляндии, но никому с тех пор не попадавшийся. Что ж, Париккала оказалась прекрасным местом, но я не нашел там этого вида, голотип которого, как я впоследствии выяснил, был неправильно этикетированным экземпляром американского H. linearis LeConte. Зато я познакомился с Хансом Сильвербергом, проводившим полевую практику у группы студентов Хельсинкского университета. Узнав, что мне нужно, он спросил, не хочу ли я посмотреть на кое-какие неопределенные материалы из Сибири, хранящиеся в Хельсинкском музее, многие из которых были собраны Поппиусом. Это было предложение, от которого я не мог отказаться, и обработка этих материалов привела меня к изучению восточнопалеарктической фауны, в ходе которого я познакомился, в частности, с опубликованной в 1860 году классической работой Мочульского, где упомянуты "les Alpes du Hamar-Daban" — типовая местность H. timidus. Через некоторое время шведский коллега Ян Ландин из Линчёпинга съездил в те места после Международного энтомологического конгресса, проходившего в Москве. Он прислал мне материалы по H. orientalis Motschulsky и H. aspericollis Angus (тогда считавшемуся формой H. brevipalpis Bedel), в качестве места сбора которых была указана "дорога на Монголию". Как это было романтично! Вскоре после мне попалось на отделении зоологии в Оксфорде объявление о программе обмена между Королевским обществом и Академией наук СССР, причем "открытого для лиц, не состоящих в этих организациях"! Я подал заявку на участие в той программе после защиты диссертации, и был принят.

Первоначально я планировал провести зиму за работой с коллекциями в Москве и Ленинграде, а летом отправиться в большую поездку по Сибири. Но в Королевском обществе мне сказали, что мне придется сделать немного по-другому, потому что нужно будет еще посетить коллег в различных научных учреждениях. Тут они достали атлас и рассказали мне, где имеются подходящие учреждения. За этим последовал инструктаж о том, как себя вести в России, чтобы не нарваться на неприятности! Меня посадили за стол напротив симпатичной молодой секретарши и выдали мне для ознакомления бумаги — солидные официальные документы из Министерства иностранных дел. Я уже плохо помню, о чем в них шла речь. Припоминаю, что там излагалась история о том, как у кого-то возникли неприятности с некой актрисой в Тбилиси, и приводились другие подобные примеры, призванные предостеречь читателя от необдуманных поступков. Беда в том, что я в то время писал диссертацию, и был совсем не в том настроении, чтобы всерьез воспринимать подобное чтиво. Я стал смеяться. Секретарша посмотрела на меня неодобрительно. Нехорошо получилось. Я спросил ее: "А другие что, не смеялись?" Она ответила "нет", но мне показалось, что ей все-таки и самой было немного смешно. Как бы там ни было, я выбрал Иркутск (чтобы попасть на Байкал) и Якутск, в окрестностях которых была собрана значительная часть материалов Поппиуса. Через какое-то время соответствующие учреждения в Ленинграде (Зоологический институт), Москве (Зоологический музей Московского университета) и Якутске (Институт биологии) ответили на мои запросы, и в сентябре 1969 года, договорившись о посещении этих трех учреждений, я отбыл в Ленинград.

В Ленинграде моя работа быстро заладилась, и в итоге я перелопатил все имеющиеся там материалы по роду Helophorus и даже заново поставил всю коллекцию. Из Иркутска по-прежнему ничего не было слышно, но я добавил в список своих пожеланий Новосибирск (с его легендарным Академгородком), и оттуда быстро пришел утвердительный ответ. В конце концов из Лимнологического института на Байкале мне ответили, что мне можно приехать к ним на полдня, чего по их мнению было достаточно, потому что в Байкале нет морщинников. Я знал об этом, но мне ужасно хотелось посмотреть на уникальную фауну этого озера. В итоге мне пришел на помощь Иркутский университет, откуда мне сообщили, что я могу присоединиться к полевой практике группы студентов университета на научно-исследовательском стационаре в поселке Большие Коты. Это было замечательно!

И совсем уж замечательно было то, что в Зоологическом институте организовали поездку одного из тамошних энтомологов, специалиста по перепончатокрылым Дмитрия Рафаэлевича (Димы) Каспаряна, в окрестности Иркутска и Якутска в то самое время, когда там должен был находиться я. Вы итоге мы с ним могли путешествовать вместе, и он мог делиться со мной знаниями местных реалий. И вот в середине мая я отправился в путь, вначале в Новосибирск и на степной Карасукский стационар (см. Balfour-Browne Club Newsletter, № 25 за 1982 год, где я рассказываю о своей повторной поездке в эти места), а затем, в начале июня, в Иркутск и на святую землю Байкала! В дополнение ко всем незабываемым впечатлениям этой поездки мне предстояло в тот год трижды встретить приход весны и порадоваться ей: в Ленинграде, в Новосибирске и в Иркутске. Я благополучно встретился с Димой, и мы договорились с сотрудниками Иркутского университета, что в течение первых двух недель мы с ним "поразвлекаемся сами", а затем присоединимся к полевой практике. Чудесно!

У Димы в Иркутске были родственники, с которыми он договорился, что мы несколько дней проведем за городом у них на даче. На даче! Это слово звучало заманчиво, вызывая в памяти образы из Толстого, но на самом деле это был всего лишь небольшой домик, который Димины родственники построили на загородном участке среди множества других подобных домиков в поселке под названием Дачная, похожем на наши кемпинги. Мы сели на поезд и поехали туда. Меня порадовали виды, открывавшиеся из окна: они напоминали Спейсайд. "Прямо Шотландия!" — сказал я Диме. "Не спеши радоваться, — ответил он. — Может, и жуки здесь как в Шотландии". Это было не совсем так, но я действительно обнаружил там виды Helophorus granularis (L.) и H. strigifrons Thomson, для ареалов которых это была самая восточная известная точка. Дача была очень хороша. Мы уселись на свежем воздухе и стали пить чай, глядя на Транссибирскую магистраль, видневшуюся по другую сторону отлогого поля. Показался поезд, и на нем действительно было написано "Владивосток—Москва"! А потом мы включили коротковолновый радиоприемник — и поймали Австралию! Я понимал, что мы заехали далеко, но Австралия! Так или иначе, сборы оказались неплохими, и мои первые впечатления от Восточной Сибири были фантастическими. Однажды вечером из города приехали Димины родственники, и мы с ними немного выпили. Через какое-то время был задан неизбежный вопрос: "Ну и как вам Россия?" Что ж, я просто влюбился в Россию (и по-прежнему ее люблю!), и я ответил, что единственный серьезный недостаток, который мне удалось отметить, состоит в том, что они не могут ездить за границу, и немного неосторожно добавил, что это делает их страну чем-то вроде тюрьмы. Повисло неловкое молчание, а затем прозвучал следующий вопрос: "Ну а что вам сказали в Скотленд-Ярде перед поездкой в Россию?" Мне сразу вспомнилась симпатичная секретарша, инструктировавшая меня в Королевском обществе. "Мне сказали, — ответил я, — поменьше пить и держаться подальше от ваших женщин". И добавил: "К женщинам я не прикасался, но бутылку мы допили!" Дима пробурчал: "А нам говорят чистить обувь!" Вторая запланированная нами поездка была в Тункинскую долину — тектоническое понижение невдалеке от западного берега Байкала. Базироваться предполагалось в селе Тибельти, где можно было остановиться в сельской "гостинице". Дима все это организовал, а еще добыл нам еды на все восемь дней поездки. Туда мы собирались доехать на автобусе, а обратно — на поезде из города Слюдянки на берегу Байкала. Мы прибыли на иркутский автовокзал, полные энтузиазма. Но что-то пошло не так: автобус не пришел! "Что же делать? — сказал я. — Как ты думаешь, он что, сломался?" Дима ответил: "У водителя, наверно, похмелье". Нам ничего не оставалось, кроме как ждать и надеяться.

Чтобы убить время, я научил Диму старой песне болельщиков регби про колесо машиниста. Она ему очень понравилась, и одним из наших боевых кличей, издаваемых по завершении удачных сборов, стало "I'm satisfied!" из этой песни. Наконец пришел автобус, и мы поднялись на борт (на что ушло довольно много времени, потому что местные, знавшие правила игры, никуда не торопились и занимали места рядом с друзьями и так далее). И вот мы поехали — и это действительно была дорога на Монголию! Пейзаж уже меньше походил на Шотландию: вдоль дороги высились сибирские сосны с крупными шишками, а на попадавшихся прогалинах резвились суслики. Наконец мы прибыли в Тибельти — село на берегу реки Иркут, окруженное живописными горами. Мы заселились в "гостиницу", и я спросил Диму, где туалет. Он ответил: "Знаешь, я нашел туалет, но я запрещаю тебе туда ходить: ни один англичанин не должен видеть таких вещей в России, мы лучше будем ходить в лес". Так мы и делали. Кругом было предостаточно леса, так что никаких проблем с этим не было.

На следующее утро мы принялись за сборы, для начала в лесу поблизости от села. Лес там был замечательный, с длинными остроконечными елями, ветви которых направлены вниз, чтобы с них скатывался снег. А еще с мухами-жужжалами (Bombylius, кажется два вида). Мне всегда нравились эти мухи с их способностью совершенно неподвижно зависать в воздухе и молниеносной реакцией в случае опасности. Я вообще не представлял себе, как их можно поймать. Но Дима придумал, как: нужно медленно подвести сачок под зависшую муху и резко взмахнуть им вверх. Мы вернулись в село по дороге, покрытой местной щебенкой — не из известняка, как у нас, а из обломков мрамора, блестевшего на солнце. Эффект был волшебный. "Это просто рай", — сказал я Диме. "А ты говорил, тюрьма!" — ответил он. Я пожал ему руку. "Один — ноль", — как он сам говорит в таких случаях! Бoльшую часть времени мы провели в окрестностях села, но совершили три вылазки чуть подальше. Первая из них была в направлении Байкала, откуда мы приехали, к реке Малая Быстрая, где больше высота и выше влажность. Здесь на холодных участках еще цвели запоздалые рододендроны (Rhododendron dauricum). Вторая наша вылазка была дальше по долине, к окрестностям поселка Аршан, известного своими минеральными источниками. Здесь долина суше, а почва более песчаная, и именно здесь я собрал типовую серию Hydroporus angusi Nilsson — не то чтобы я уже тогда об этом знал! Третья вылазка была вдоль реки Иркут и по лесной тропе к домику лесника.

Вид из поезда по дороге в Дачную	Дача в Дачной	Село Тибельти на берегу реки Иркут

Диме самому доводилось работать в лесной службе, и он знал, как ходить по таким лесам. Первый его вопрос к местным был о том, есть ли поблизости медведь. Ему сказали, что есть, но небольшой, издавайте побольше шума, и он будет держаться от вас подальше. Это был интересный опыт — ходить по лесу, где человек "не главный". Русские относятся к медведям с подобающим уважением. Местного медведя они называют "хозяин": предполагается, что ты только гость на его территории. Хозяина мы так и не встретили, а место там было прекрасное, с полчищами крупных стрекоз, круживших в воздухе почти как вертолеты. Dytiscus dauricus Gebler в луже с плавающими бревнами и — вот уж радость так радость! — Helophorus niger Sahlberg в другой луже, в холодной ложбине, где еще даже листья не распустились. Это северный вид, и было замечательно, что я его нашел — тем более, что мне уже был знаком близкородственный H. khnzoriani Angus из горных районов Тувы, соседних с этими горами. Новая находка довольно убедительно подтвердила, что это разные виды. Наше возвращение в Тибельти я никогда не забуду. Мы подошли к реке и стали кричать, чтобы кто-нибудь с другого берега перевез нас туда. Долгое время никто не откликался (потом мы узнали, что в тот день был какой-то местный праздник, и все село было навеселе). Но в конце концов одна старушка все-таки пригребла за нами в лодке — тоже довольно старой! Увидев, что я иностранец, она сказала: "Простите, что я пьяная. Мой муж и оба сына погибли на войне, вашу же страну освобождали, что мне теперь осталось?" Дима поспешил объяснить, что я англичанин, из страны союзников, но я был просто потрясен. В такой сибирской глуши, и все та же ужасная трагедия!

По дороге обратно в Иркутск мы добрались (не помню, как, на автобусе или автостопом) до Слюдянки, где останавливаются поезда, идущие по Транссибирской магистрали. Дима пошел в кассу. "Мест нет", — сказали ему. "Должны быть: я сопровождаю иностранца", — ответил он. Этот ход сработал, и мы сели в поезд, пошли в вагон ресторан и уселись там пить то, что русские называют портвейном. Когда мы вернулись в Иркутск, голова у меня раскалывалась!

Наконец мы поехали на Байкал. Мы все (мы с Димой плюс студенты и преподаватели из университета) сели на автобус до Листвянки, села на берегу Байкала у истока Ангары, а оттуда на университетском катере (по-английски словом "cutter" называют немного другие суда) в Большие Коты. Непосвященные произносят это название с ударением на последний слог в слове Коты. Но на самом деле ударение в нем падает на первый слог, и означает оно не котов, а деревянные башмаки (что-то вроде сабо), которые делали и носили ссыльные, жившие там в царские времена.

В лесу под Тибельти	«Чай на берегу Малой Быстрой»

Стационар был хорошо оборудован, а его директором была Ольга Михайловна Кожова, дочь М.М. Кожова, автора книги "Байкал и его жизнь", английский вариант которой я с восторгом читал в студенческие годы. Байкал невероятно красив, а вода в нем прозрачная, как в тропическом море, так что даже на глубине метров десяти видно дно и можно разглядывать заросли похожих на канделябры губок из рода Lubomirskia, напоминающих кактусы-карнегии в миниатюре! А на другом берегу озера все время виднелись заснеженные вершины хребта Хамар-Дабан. Целую неделю мы собирали и определяли обитателей разных частей озера, и мне удалось накопить небольшую, но неплохую коллекцию для Музея Оксфордского университета. Студенты, как это везде и бывает, были чудесные ребята. Они усердно работали и по-настоящему наслаждались практикой. Но иногда мы, конечно, и отдыхали. Как-то раз один из них мне сказал: "Мы читали у Бернарда Шоу, что в Англии есть госслужащие, работа которых состоит в том, чтобы приходить на помощь репродуктивно нетрудоспособным мужчинам. Это правда?" Признаться, я вообще не читал Бернарда Шоу, но я нашелся, что ответить: "Не совсем так. Эта услуга предоставляется бесплатно, а занимаются этим у нас так называемые молочники". Мой ответ, кажется, оценили, и вскоре я случайно услышал, как один из студентов подтрунивал над другим: "Ах ты, молочник!"

Университетский катер и студенты на Байкале	Вид на пристань в Больших Котах от университетского стационара

Время пролетело слишком быстро, и настала пора уезжать. Три с половиной недели, которые я провел под Иркутском, оказались просто фантастическими. Мне еще предстояло побывать в Якутии — Стране Великой Реки (Лены) — но это уже другая история. Осталось только привести список жуков с некоторыми пояснениями, так что пора переходить к благодарностям. Я хочу поблагодарить не только Диму и всех, кто мне помогал, но и всех русских, с которыми мне довелось познакомиться за десять месяцев, проведенных в Советском Союзе. Я приехал к вам и жил среди вас, молодой, совсем еще зеленый, в ту пору, когда политическая ситуация была, мягко говоря, неважной, и вы сделали этот год лучшим годом в моей жизни!