Main Page English Version  
Previous Up Deep Next

К вопросу о жуках (Coleoptera) в творчестве братьев Стругацких (опыт научного исследования)

Владимир Борисов


 

Тщательное исследование роли насекомых в системе художественной образности произведений братьев Стругацких еще впереди. Мы полагаем, пытливый исследователь будет щедро вознагражден, обнаружив благодатнейший материал в книгах этих замечательных писателей, которые уже в ранних рассказах вполне профессионально строили свои сюжеты с использованием энтомологической тематики. Достаточно вспомнить рассказ «Чрезвычайное происшествие», сюжет и содержание которого предвосхитили проблемы возможного биологического заражения на планетах Солнечной системы тогда, в конце 50-х годов, когда никто серьезно не задумывался о такой опасности. Будущий исследователь обратит внимание и на то, что при необходимости авторы приводили в своих книгах латинские видовые названия (Anthrax morio, Cimex lectularius), резонно полагая, что о серьезных проблемах и писать следует весьма серьезно, и на то, что отдельные представители отрядов полужесткокрылых (Hemiptera) или двукрылых (Diptera) играют огромную роль в таком произведении, как «Сказка о Тройке». Несомненно, огромный интерес представляют упоминания в книгах Стругацких о фауне иных планет; вполне возможно, это потребует даже существенного пересмотра некоторых положений современной систематики животного мира.

Однако настоящая работа не претендует на столь глобальное исследование творчества Аркадия и Бориса Стругацких. Предметом нашего скромного опуса является рассмотрение упоминаний в их книгах лишь представителей жесткокрылых. На первый взгляд кажется, что жуки не слишком интересовали авторов. Однако мы попытаемся опровергнуть этот поверхностный тезис. Да, в книгах Стругацких мы ничего не найдем об отдельных представителях большинства семейств жуков, но ведь и дело мы имеем не с определителем насекомых европейской части России, а с художественными произведениями. Гораздо важнее то, что жучиная тема была не чужда авторам с самого начала их творческого пути.

Вот так заканчивается рассказ «Шесть спичек»: «Директор и Горчинский стояли на площади и, задрав головы, смотрели, как большой серебристый жук со слабым гудением проплыл над семнадцатиэтажной бело-розовой громадой института и исчез в синем предвечернем небе». Серебристый жук — это вертолет, в котором улетает инспектор Рыбников, расследовавший несчастный случай в Центральном институте мозга.

Конечно, данный «жук» — всего лишь поэтический эпитет, но уже в первом крупном произведении Стругацких, в повести «Страна багровых туч», образ жука наполнен новым смыслом. Вот небольшая цитата об испытаниях вездехода-транспортера «Мальчик»:

«С вершины холма транспортер казался маленьким серым жучком, пробирающимся по вспаханному полю. Вот серый жучок полез на стену. Каким-то непонятным образом ему удалось проползти несколько метров. Затем он дрогнул, сорвался и в тучах красной пыли опрокинулся на спину. /.../

Что-то случилось там, под красноватой стеной. Жук зашевелился. Из его туловища вдруг вытянулись в стороны коленчатые блестящие ноги, медленно согнулись и снова перевернули его спиной вверх. Мгновение, другое... Упираясь тремя стальными стержнями в подножие стены и осторожно нащупывая опору четвертым, «Мальчик» подтянулся до вершины, вцепился в нее гусеницами и двинулся дальше, на ходу убирая внутрь себя опорные рычаги».

Удачная придумка — сравнить вездеход с жуком — здесь уже не просто образная метафора, скорее, это одна из первых попыток применения на практике принципов бионики — науки об использовании в технике решений, «придуманных» и проверенных живой природой (напомним, что официально рождение этой науки произошло в 1960 году, когда состоялась первая международная конференция в США, а «Страна багровых туч» была написана в 1957 году). При этом художественный образ настолько органично вписался в ткань повествования, что стал работать независимо от конкретных деталей технического описания: в повести у «Мальчика» — четыре опоры-штанги, используемых при перемещении по пересеченной местности, и два манипулятора в передней части, которые в тексте повести именуются руками, но на всех известных мне иллюстрациях к повести художники рисовали именно «жука» с шестью ногами (на рисунке И.Ильинского, который предлагается вашему вниманию, правда, видны лишь пять конечностей, но шестая, надо полагать, просто скрыта корпусом вездехода). Именно этот «жук» стал первым памятником в городе покорителей Урановой Голконды на Венере — символом победы человеком стихии.

Тема сравнения необычных механизмов, созданных руками человека, продолжена в цикле новелл «Полдень, XXII век»: помните историю про шесты на колесиках и семиногих жуков, которых создавал Коллектор Рассеянной Информации, тщетно пытаясь решить задачу Буриданова барана?

Но уже в новелле «Благоустроенная планета» впервые в творчестве Стругацких мы встречаемся с инопланетным жуком: «Большой черный жук прилетел неизвестно откуда, тяжело гудя, сделал два круга над Следопытами и улетел». Здесь тема жука пока не получила продолжения, так же, как и в романе «Трудно быть богом», где упоминается «источенная жучками мебель», надо полагать, что речь идет об арканарском аналоге наших точильщиков (Anobiidae) или дровосеков (Cerambycidae).

А вот в «Улитке на склоне», где действие происходит в загадочном, непонятном Лесу (по ранней версии — в повести «Беспокойство» — этот Лес расположен на планете Пандора), авторы вводят такой вид жуков, аналогов которым на Земле я не знаю — хмельные или пьяные жуки, которых, судя по контексту, можно использовать по назначению, в качестве заменителя алкоголя. В этой же повести, видимо, впервые у Стругацких встречается образ колеоптеролога. Мужчина, которого звали Обида-Мученик, по рассказам Навы серьезно интересовался вопросом: «Почему жуки хмельные бывают, а муравьи нет?». Конечно, жаль, что описание этих жуков ограничивается лишь таким упоминанием: «с тонким воем пронесся рой мягких белесых жуков, из которых делают хмельные настойки», которого совершенно недостаточно для более тщательного исследования.

Ясно лишь, что в сложном биоценозе Леса эти и другие виды жуков играют далеко не последнюю роль. Мы позволим себе привести обширную цитату, которая может представить масштаб и размах необычных процессов, постоянно протекающих в Лесу: «На холме и вокруг холма происходило что-то странное, какие-то грандиозные приливы и отливы. Из леса с густым басовым гудением вдруг вырывались исполинские стаи мух, устремлялись к вершине холма и скрывались в тумане. Склоны оживали колоннами муравьев и пауков, из кустарников выливались сотни слизней-амеб, гигантские рои пчел и ос, тучи многоцветных жуков уверенно проносились под дождем. Поднимался шум, как от бури. Эта волна поднималась к вершине, всасывалась в лиловое облако, исчезала, и тогда вдруг наступала тишина. Холм снова становился мертвым и голым, а потом проходило какое-то время, снова поднимался шум и гул, и все это вновь извергалось из тумана и устремлялось в лес. Только слизни оставались на вершине, но зато вместо них по склонам ссыпались самые невероятные и неожиданные животные: катились волосатики, ковыляли на ломких ногах неуклюжие рукоеды и еще какие-то неизвестные, никогда не виданные, пестрые, многоглазые, голые, блестящие не то звери, не то насекомые...»

А вот таинственная Зона в повести «Пикник на обочине», наоборот, по свидетельствам сталкеров, не жалует многие виды обычных обитателей земных ландшафтов. В частности, Рэдрик Шухарт признавался: «Ни разу я еще жучков-паучков в Зоне не видел». Видимо, эта особенность Зоны объясняется воздействием инопланетян, существенно изменивших экологические параметры пространства в этом районе.

В ряде произведений Стругацкие упоминают отдельных представителей жесткокрылых. Так, в повести «Хищные вещи века» представитель Совета Безопасности, впервые увидев слег, «держит его, как жужелицу» (Carabidae). А в повести С.Ярославцева (псевдоним Аркадия Стругацкого) «Экспедиция в преисподнюю» юная Галя с удовольствием «запускала Арамису за шиворот больших жуков-оленей, которых он боялся хуже погибели» (видимо, имеются в виду Lucanus cervus). С этой повестью связан, кстати, один любопытный парадокс.

В свое время Иван Антонович Ефремов, классифицируя в статье «Наука и научная фантастика» «нечистую» фантастику, приводил три шуточных аббревиатуры такой литературы:

— BEM (Bug-Eyed Monsters) — жукоглазые чудовища (постоянное присутствие чудовищ или гигантских насекомых, вторгающихся на Землю из Космоса или встречающих астронавтов на планетах иных звезд);

— MS (Mad Scientist) — сумасшедший ученый;

— UL (Upheaval Literature) — литература катастроф.

Исследователь группы «Людены» Александр Диденко обнаружил, что в «Экспедиции в преисподнюю» обыграны все три эти издевательских прозвища: и чудовища там вторгаются на нашу планету, и имеется некий Мээс — мерзкий старикашка, и космический пират по имени Двуглавый Юл. Но вот ведь забавная деталь: какие там инопланетные зверюги только не упоминаются — и богомолы, и сколопендры, и спайдеры-пауки... а вот жуков нам не удалось найти! Хотя «жукоглазость» несомненно присутствует, правда, в опосредованном виде...

Однако вся эта «колеоптерология», несомненно, была лишь прологом к одному из самых серьезных произведений братьев Стругацких. Мы имеем в виду роман «Жук в муравейнике». Собственно жук в этом романе упоминается всего лишь в одном абзаце:

— Мы все устали, Мак, — проговорил он [Рудольф Сикорски]. — Как мы все устали! Мы уже больше не можем думать на эту тему. От усталости мы становимся беспечными и все чаще говорим друг другу: «А, обойдется!» Раньше Горбовский был в меньшинстве, а теперь семьдесят процентов Комиссии приняли его гипотезу. «Жук в муравейнике»... Ах, как это было бы прекрасно! Как хочется верить в это! Умные дяди из чисто научного любопытства сунули в муравейник жука и с огромным прилежанием регистрируют все нюансы муравьиной психологии, все тонкости их социальной организации. А муравьи-то перепуганы, а муравьи-то суетятся, переживают, жизнь готовы отдать за родимую кучу, и невдомек им, беднягам, что жук сползет в конце концов с муравейника и убредет своей дорогой, не причинив никому никакого вреда... Представляешь, Мак? Никакого вреда! Не суетитесь, муравьи! Все будет хорошо... А если это не «Жук в муравейнике»? А если это «Хорек в курятнике»? Ты знаешь, что это такое, Мак, — «Хорек в курятнике»?..

Тем не менее, образ жука в муравейнике цементирует весь проблемный слой романа в единое целое, переводя его из области метафоры на уровень серьезного размышления об ответственности власти и любого человека перед обществом, о том, какое место мы занимаем в планетарном или даже галактическом масштабе. В этом случае, как в параболическом зеркале, отразилось умение писателей найти очень емкое, очень образное, запоминающееся и понятное сравнение, одновременно лаконичное и экономное, для передачи основного смыслового послания читателю. Этот прием братья Стругацкие демонстрируют довольно часто, и не случайно вынесение этого образа в заглавие произведения (ранее такой чести удостоилась «улитка на склоне»). Примечательно, что первоначально роман в черновиках обозначался названием «Стояли звери», но позже авторы приняли решение использовать другое название, и этот выбор, на наш взгляд, был блистательным.

Забавно, что в еще в 70-х годах среди любителей фантастики ходили слухи о том, что Стругацкие работают над новым романом «Знак жука». Сейчас, наверное, уже невозможно установить, что послужило источником таких слухов, но это лишь подтверждает нашу гипотезу о важности образа жука для творчества Стругацких в целом.

Столь же концептуален образ жука в романа С.Витицкого (псевдоним Бориса Стругацкого) «Поиск Предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики». Этот образ в некоторой степени перекликается, конечно, с историей Льва Абалкина, но приобретает совершенно новое значение и смысл. Мы позволим себе привести очень обширную цитату, которая иллюстрирует отношение следователя Красногорского к его подопечному Станиславу Красногорову:

«...Мировая Линия, как я ее себе представляю, есть последовательность событий в жизни каждого человека, протянутая ОТ и ДО. Проследить ее, а тем более — предсказать, разумеется, в принципе невозможно, как невозможно даже просто перечислить все, скажем, допустимые позиции шахматной партии. Однако принципиальная эта невозможность вовсе не отрицает само СУЩЕСТВОВАНИЕ Линии. Линия — есть, независимо от нашей способности или неспособности ее прочертить, она существует реально, она протянута ОТ и ДО и, так сказать, овеществляется по мере хода времени.

Можно представить ее в виде некоего тоннеля в тумане — ты движешься, и он открывается перед тобою с каждым твоим шагом, а то, что тобою уже пройдено, вновь затягивает мгла. Но у тоннеля есть стенки, поэтому, может быть, правильнее представлять себе Линию как поток ветра в чистом поле, или напряженную струю воды в стоячей воде, и человек в этом потоке, словно большой жук, увлекаемый шквалом и ничего об этом шквале не знающий, или — рыба в этой прозрачной бесцветной струе, тоже ничего об этой струе не ведающая... Но шквал этот и справа, и слева от жука, и ниже, и выше его, может быть, валит кого-то с ног, и срывает крыши, и закручивает хоботы смерчей — жук ничего не знает об этом, знать не может и не хочет, он знай себе гудит по своим делам. («...На нем мундир сапфирный, а сам любовью тает, и к розе он летит — зум-зум, зум-зум...»).

Все это, повторяю, можно было себе представить, но я не желал этого делать. Человек — не жук. Человек способен управлять своей судьбой, и свою Мировую Линию он в значительной мере протягивает ОТ и ДО сам, напрягая волю и совершая поступки, которые полагает верными. А раз так, то первый и главный вопрос: что это за человек?

Главное качество его, на мой взгляд: наивность. Простодушие, переходящее временами в сущий инфантилизм. Верность неким принципам, сформулированным и усвоенным в незапамятные времена. Абсолютная негибкость поведения, если речь идет о сопротивлении наглой силе, и при этом — чуть ли не угодливая податливость в ответ на слабость, беспомощность, неумелость. Полное неприятие закона джунглей — в удивительном сочетании с немедленной готовностью воспринять этот закон, если его тебе навязывают силой. На силу ответ — сила, на слабость ответ — мягкость. Он — рыцарь, вот он кто. В самом безнадежно-романтическом, вальтер-скоттовском и даже донкихотском смысле этого подзабытого слова. И как всякий рыцарь — бессилен перед ловкой слабостью и расчетливой ловкостью.

Я не предвидел с ним особенных проблем.

Проблема, еще и еще раз повторяю это, была в другом. Проблема возникала и гляделась совершенно непреодолимой в случае, если он — лишь подопечный Рока, роководимый, как он сам называл героя своего романа, — тот самый ничего не ведающий жук, которого несет на себе невидимый и не осязаемый им шквал, сокрушающий все по сторонам и на пути. /.../

Я окончательно утвердился в мысли, что он НИЧЕГО не знает о своей Мировой Линии. Это было и хорошо, и плохо. Он был жуком — и это было плохо, потому что невероятно осложняло путь к Силе. Но ведь он был — разумным жуком! Еще не все было потеряно. Надо было начинать сотрудничество. Еще оставался шанс. Мой последний шанс: раскрыть ему глаза и ждать, что осознание происходящего произведет некий эффект, как производит эффект психоаналитическое действо, когда застарелая порча вдруг всплывает из наболевшего подсознания в потрясенное сознание и происходит чудо.

Творцом этого чуда мог бы стать я. Именно я мог дать Разум и Силу безмозглому жуку, которого Рок нес в никуда. И тогда он стал бы воистину — МОИМ. /.../

У меня тоже интуиция не из самых завалящих. Оказался, действительно, инсульт. Но — не совсем обычный инсульт. А если не стремиться обязательно использовать стандартную терминологию, то, прямо скажем, — и вовсе не инсульт, а черт его знает что. Это был мой Номер Девять (если считать вместе с Неизвестным Людоедом из романа). Рок удалил со своего пути еще одно препятствие (или — не со своего, а с пути моего беззаботного жука, занятого своими небольшими делами?)».

Нам нечего добавить к этим словам, заметим лишь, что здесь, как и в «Жуке в муравейнике», образ жесткокрылого позволяет автору скупыми, но точными мазками обрисовать сложную картину мироздания, выделить в ней главную мысль, занимающую автора, и сосредоточить внимание читателя на ней. Интересно, как автор в дальнейшем закольцовывает эти рассуждения, когда образ жука возникает уже в мыслях самого Станислава Красногорова, в статье, которую тот готовит в качестве кандидата в президенты:

«Я прекрасно понимаю, зачем нужны люди творческие — ученые, писатели, архитекторы, живописцы, философы, поэты, композиторы... Этих набирается — тысячи, десятки тысяч, ну — сотни тысяч, если брать по всему свету. И не обязательно творческие — вообще талантливые люди. В том числе и слесаря Божьей Милостью, Божьей Милостью токари, гончары, дантисты, шоферы, сантехники, змееловы, кулинары, врачи — все, кто способны делать свое дело ХОРОШО. Этих набирается еще больше, может быть, даже и миллионы. Пусть — десятки миллионов.

Но куда мне девать СОТНИ миллионов и миллиарды тех, кто творческой жилки от Бога не заполучил, а ремесло свое знает плохо — не способен или даже не желает делать свое — или хоть какое-нибудь — дело ХОРОШО? Как с ними быть? Зачем они? На что имеют право? И — имеют ли? Что полагается человеку просто и только за то, что он человек? Не жук, не лягушка, не лось какой-нибудь, а — человек?

Лосю, например, ничего не полагается за то, что он лось. В лучшем случае — соли ему насыпать в деревянный желоб, чтобы посолонцевал. А человеку? Хлеб, соль, покой? Уважение? За что? А — по справедливости...

А что это вообще такое: справедливо устроенный мир? Это мир, в котором ВСЕМ ХОРОШО? Однако же что это за справедливость: когда хорошо и трудяге, и бездельнику, и тому, кто дает другим много, и тому, кто вообще ничего не дает (не может, не умеет, не хочет), а только берет? Каждому по труду? Но если труд твой — со всем его потом, надрывом, с кровавыми мозолями — НИКОМУ не нужен? (Классический пример: адов труд графомана или — труд Сизифа). Ничего тебе такому не давать? Сизифу этакому. Но ты же РАБОТАЛ, работал, КАК ПРОКЛЯТЫЙ!..»

Собственно, на этом можно было бы закончить разговор о вкладе Стругацких в колеоптерологию, но мы не можем себе позволить отказать в удовольствии поговорить о побочных линиях и дополнительных упоминаниях жесткокрылых в их произведениях и некоторых порожденных этим параллелях.

Прежде всего следует упомянуть несколько примеров, когда названия жуков используются для обозначения людей. Например, в «Стране багровых туч» Юрковский, желая показать излишнее милосердие Дауге, обзывает того «божьей коровкой» (Coccinellidae): «И не успокаивай меня, б-брат милосердия, божья коровка!». В одном из вариантов «Хромой судьбы» встречается такой пассаж: «какой-то жук из Академии наук охмурил нашего Теодор Михеича и гонит себе сейчас докторскую из нашего трудового пота». Наконец, в «Поиске Предназначения» приведено ироническое прозвище Никиты Хрущева, которое совпадает с русскими названиями некоторых пластинчатоусых жуков (Scarabaeidae): «Ах, как давно это было! Хрущ, кукуруза, глоток свободы, оттепель...».

В этой связи следует упомянуть и о фамилиях некоторых персонажей у Стругацких: начальник экспедиции Алексей Эдуардович Жуков («Полдень, XXII век»); Николай Долгоносиков, именуемый себя телепатом и спиритом («Сказка о Тройке»); некий Жуковицкий («Хромая судьба»); Сергей Сергеевич Жукованов или Серега Жучок («Поиск Предназначения»).

Интересное астрономическое название встречается в повести «Парень из преисподней». Главный герой этой повести, Бойцовый Кот Гаг с планеты Гиганда, попадает на Землю. Оказывается, наше Солнце с Гиганды наблюдается как седьмая звезда «эклиптикального созвездия из двенадцати ярких звезд, видимого в летнее время года». А как называется это созвездие, догадываетесь? Правильно, созвездие Жука!..

Наконец, в «Поиске Предназначения» и в повести С.Ярославцева «Дьявол среди людей» упоминается «жучок» в переносном смысле — некое подслушивающее устройство, встроенное в мебель или стены.

И уж совершенно экзотические примеры использования названия семейств Cleridae и Gyrinidae встречаются у Стругацких для обозначения шифрованных или гипотетических явлений. Первое — в речи Ваги Колеса с доном Рэбой: «Выстребаны обстряхнутся, и дутой чернушенькой объятно хлюпнут по маргазам. Это уже двадцать длинных хохарей. Марко было бы тукнуть по пестрякам. Да хохари облыго ружуют. На том и покалим сростень» («Трудно быть богом»). Второе — в перечислении артефактов Зоны: «Браслеты»! «Иголки»! «Белые вертячки»! И мало того — какие-то «рачьи глаза», какие-то «сучьи погремушки», «гремучие салфетки», черт бы их подрал!» («Пикник на обочине»).

Жизнь подбрасывает нам поразительные параллели и аналоги, которые кажутся совершенно невероятными. Когда исследователи группы «Людены» разбирали вопрос о возможности существования в нашей реальности люгера с оптическим прицелом необычного калибра в повести «Отель «У погибшего альпиниста», возникла необходимость проконсультироваться в серьезных работах по оружию. Таковой стала книга А.Б.Жука «Револьверы и пистолеты».

Вполне естественно, что столь яркие и выразительные образы жуков, созданные братьями Стругацкими, неизбежно вызвали обращение к ним у самых разных авторов. Так, люден Константин Рублев предложил шуточный гимн группы:

По обочинам и склонам
То улиткой, то жуком
Мы войдем в контакт с КОМКОНом
Третьей импульсной торчком...

Геннадий Прашкевич, вспоминая о конференции Соцкон 1989 года, пишет: «Целое Черное море колыхалось рядом, но воды не было ни в баре, ни, ужас, в туалетах. В вечерней мгле десятки любителей фантастики взволнованно бродили в сырых кустах. Сам Аркадий Натанович Стругацкий, добыв где-то брезентовый плащ, тащил в свой номер ведро воды, сердитый, как жук в муравейнике. А вдали кричала верблюдица Дашка».

Наконец, Юлий Буркин и Константин Фадеев в своем романе «Осколки неба, или Подлинная история «Битлз» вполне естественно назвали вторую книгу романа «Жук в муравейнике». Думается, нет необходимости пояснять, откуда здесь возникли параллели с жуками.

Но это уже совсем другая история...

В.И. Борисов,
вице-координатор группы "Людены"
сентябрь 2001 г.