|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Как и многие энтомологи, я был увлечен биологией с детства. Поразительно, как из маленького семени вырастает целое растение, с колосом и стеблем. А как интересно найти вдруг веселковые грибы, да еще в центре города Новосибирска, на газоне перед райадминистрацией -- их и в лесу то не сыщешь. Что уж говорить о животных, а особенно о насекомых, которые в детстве кажутся совсем другим миром, не связанным родственными связями с такими "зверями", как например, медведь, или корова. Они настолько красивы и разнообразны, что сравнить их можно только с растениями (конечно, глазами ребенка), а по уникальности и оригинальности -- с грибами. Но что их отличает от мира прекрасного прикрепленноживущего -- это полет, бег, умозрительное ковыляние, словом -- движение, такое наглядное: от промелькнувшей по своим делам мухи до пульсирующей гемолимфы в сосудах личинок. Это, наверное, и определило в 6 классе мое будущее увлечение -- насекомые. До этого я долго сомневался, чему отдать свою жизнь: растениям, или животным. Победили насекомые.
Они победили настолько, что после школы я пошел поступать в ВУЗ, хоть чем-то связанный с энтомологией. В то время в Новосибирске (впрочем, как и сейчас) их было три: НГУ (Новосибирский университет), НГПИ (пединститут) и НСХИ (сельхозинститут). Как ни странно, поиски своей Alma-mater я начал с конца списка, справедливо решив, что до НГПИ ехать дальше, и уверившись внушенной в школе мыслью, что расположенный в академгородке НГУ (это 35 км от центра города), вообще предпочитает биологии физику и математику. Не буду подробно объяснять почему, но я остался в НСХИ, где познакомился с замечательным энтомологом и прекрасным человеком Феликсом Ивановичем Опанасенко, специалистом по слоникам.
Время было советское, и несмотря на весьма успешное окончание первого курса, мне пришлось идти в солдаты. Я не умел (впрочем, почти как и сейчас) плавать, и страшно не любил разный бег, потому что из-за врожденного порока сердца второе дыхание не открывалось никогда. Поэтому армия казалась мне приближающимся днем расплаты за бездарно потраченные уроки физкультуры. Но добрая матушка-судьба, внимательно рассмотрев мои жизненные обстоятельства, сочла за благо не усугублять их и послала меня служить в ТуркВО, где шла война с Афганистаном, но где поплавать можно было только в бассейнах, арыках, или озерах (что доставалось только офицерам и местным жителям, освобождая солдат от заплывов в полной экипировке). Попал я служить в ВВС, и бегать пришлось немного. Разве не счастье? Здесь, в армии, мне удалось побывать на Чимгане, увидеть Чирчик, потрясающее Чирвакское водохранилище, познакомиться с черепашкой Соссюра, которая в мужском воплощении беззаботно порхает бабочкой у фонаря, подивиться большущим сколиям у гнилого пня напротив здания штаба армии, познакомится с майнами -- афганскими скворцами, и навсегда влюбиться в узбекские лепешки, которыми торгуют на базарах. Как жаль, что тогда я еще не определился с группой, и собирал все, что попадалось под руку. Впрочем, и среди этого материала в коллекцию нашего музея попали редкие виды.
После армии, в 1989 году, я поступил в Томский государственный университет, расставшись с Сельхозинститутом, унеся в душе самые теплые воспоминания о ребятах, с которыми учился, и о преподавателях факультета защиты растений на всю жизнь. Томский университет -- это настоящий храм, жемчужина Сибири, вместе с волшебным ботаническим садом изумляющая и нервного столичного жителя, и умиротворенного провинциала. Если вы не были в Томске, значит вы и не были в Сибири. Я извиняюсь за это категоричное утверждение перед земляками из Омска, Иркутска, Красноярска, Кемерово и других замечательных сибирских городов (новосибирцы поймут), но чтобы аргументировать это свое утверждение, задам вопрос: можно ли назвать человека побывавшим в России, если он не посетил Санкт-Петербург?
В жизни так совпало, что почти одновременно с возвращением из армии, поступлением в университет, я вновь, после большого перерыва со школьных лет, пришел в Сибирский зоологический музей ИСиЭЖ СО РАН, который тогда назывался просто Зоомузеем Биологического института СО РАН. Л.Г. Гришина, к которой я приходит еще школьником разбирать почвенных клещей, представила меня заведующему музеем, Вячеславу Генриховичу Мордковичу. А он взял меня летом в экспедицию в Туву (!), где мы вместе "прокакивали" чернотелок, измеряя динамику дефекации чернотелок разных биотопов. Это была интересная, настоящая работа! И я очень горжусь своей первой публикацией, подводящей итог этой первой работе. Эта экспедиция поразила меня не только потрясающей красотой природы, но и ощущением абсолютного счастья работы с единомышленниками, работе с полной отдачей среди людей, абсолютно искренне преданных своему делу. В той поездке мы были вместе с только что поступившим в аспирантуру Д.В. Логуновым (а теперь кто не знает Логунова, тот не знает и пауков), с С.К. Стебаевой, человеком потрясающей работоспособности и великой самоотдачи.
В университете, тем временем, шли занятия по классическим биологическим дисциплинам: и любимая систематика растений, и наводящая трепет анатомия, физиология, микробиология и другие биологические дисциплины, изучать которые было и интересно, и очень полезно. Мой университет (я с гордостью называю Томский университет своим, и надеюсь, что добрая Alma-mater позволит мне такое обращение) всегда был интеллигентным и очень доброжелательным. Не было такого случая, чтобы студенту не пошли на встречу и не помогли с дополнительным объяснением сложного вопроса, или с постановкой опытов на кафедре. Разве не счастье учиться в таком университете? Под его величественными сводами здания классической архитектуры. И, тем не менее, я закончил его экстерном, "сэкономив" себе год.
Произошло это потому, что в третьей параллели к моему возвращению из армии, поступлению в университет в Томске, и работе в Сибирском зоомузее в Новосибирске, еще случилась и такая интересная вещь, как перестройка, плавно перешедшая в реформы, длящиеся до сих пор. Это радостное событие сделало весьма затруднительными научные занятия за деньги, полученные в стипендию и заработанные на постоянных приработках, да и я уже определился со своей будущей темой диссертации, которую следовало делать в Новосибирске. Я бесконечно благодарен нашему декану, теперь проректору университета А.С. Ревушкину, и доброму мудрому человеку Елене Семеновне Ляхович за то, что мне разрешили сдавать экзамены сразу за два курса и по результатам успешной сдачи экзаменов, защищать дипломную работу. Говорят, я был первый студент в Томском университете, закончивший его экстерном. Мне это очень приятно, хотя экстернат и не был самоцелью.
И с 1993 года я стал работать в Сибирском зоологическом музее, вернувшись в Новосибирск. Правда, к этому времени уже были позади 2 экспедиции в Туву, одна -- в Забайкалье, и одна -- по Новосибирской области, уже начат электронный каталог жесткокрылых коллекции СЗМН, подготовлена коллекция нарывников (Meloidae), по которым предстояло писать диссертацию. А нарывники -- жуки непростые, чрезвычайно вариабильные по множеству признаков. Разобраться с таким кроссвордом -- дело непростое. И мне очень помогли замечательные доброжелательные коллеги из Москвы: Н.Б. Никитский, С.И. Аксентьев, С.В. Казанцев, К.Г. Михайлов и Г.Ю. Любарский, и, конечно же, из Санкт-Петербурга, нашей волшебной зоологической обители: О.Л. Крыжановский, Г.С. Медведев, Б.А. Коротяев, А.Л. Лобанов, Б.М. Катаев, О.Н. Кабаков и многие, многие другие замечательные люди, искренне преданные своему делу. Таким легендарным человеком на протяжении многих лет для энтомологов разных поколений остается Александра Клементьевна Чистякова как пример честного и искреннего служения науке. Не рассказать о ЗИНе, хотя бы в двух словах, совершенно невозможно. В жизни бывает очень немного моментов, когда захватывает дух: в горах, на вершине, от первого поцелуя, от быстрой езды на потрясающей иномарке от первого открытого нового вида. ЗИН захватывает дух сразу же и навсегда, оставляя в душе теплое чувство обретения доброго, отзывчивого и очень богатого родственника, о котором мечтают все, не только сироты. Когда работаешь в ЗИНе, всегда ощущаешь небольшую долю нереальности происходящего. Выгляни в окно там, где сидят "позвоночники" -- и увидишь, как мокнет под дождем крыша Зимнего Дворца. Захотел прогуляться -- вот тебе слева Ростральные Колонны. Да и вообще, это же Васильевский остров, Университетская Набережная Невы, 1. Не 10-15, или даже 5, а просто: 1. Внизу Музей с чучелом любимой собаки Петра I. У входа -- шумные беленькие ребятишки, которые, оказывается, не понимают по-русски, и вообще приехали из Scandinavia на двухэтажном автобусе, оставшемся на Невском. Но самое потрясающее, конечно, не это. Самое потрясающее -- это отношение. Отношение к тебе, к твоей работе, к энтомологии вообще и к семейству Malachiidae в частности. Это непередаваемый дух зоологических исследований, несравнимый ни с какими другими, будь они даже геологическими, или ботаническими. В ЗИН всегда едешь с трепетом. Уезжаешь -- непременно обогащенным. Общением, мудрыми и деликатными советами, плотной стопкой ксерокопий литературы, о которой мечтал все последнее время и сказочным материалом, взятым на изучение. Скажите, разве не счастье, что в нашей российской действительности есть ЗИН? Пожалуй, я сильно отвлекся, прошу прощения.
Остановился я на жуках нарывниках и диссертации, тема которой определилась непросто: Жуки нарывники (Coleoptera, Meloidae) степной зоны Евразии. Предстояло разобраться не только с видовым составом нарывников, населяющих степи от Венгрии до Монголии, но и проанализировать особенности их фаунистического распределения в регионах Евразии. Мне кажется, это удалось сделать, говоря сухим языком автореферата: "... выявив 97 видов и подвидов, относящихся к 18 родам, 8 трибам 2 подсемейств. Впервые был установлен видовой состав таких региональных фаун, как Западная Сибирь (24 вида), Монголия (34), Восточная Сибирь (19); значительно дополнены и уточнены сведения по Казахстану (53). 10 названий видов были сведены в синонимы, восстановлен статус 1 ранее синонимизированного рода (Deratus Motsch.), 1 вид перенесен в другой род ( Zonitis sibirica Tausch.), 15 видов и 3 рода впервые приводятся для регионов изучаемой территории, что позволило существенно расширить представление об ареалах видов данной группы жуков". Интересным оказался и другой факт, полученный при анализе региональных фаун нарывников. Оказалось, что они образуют не две, а три оригинальных фауны в пределах степей Евразии, которые мы назвали: Западно-Европейской, Внутриазиатской и Европейско-Азиатской. Диссертация была успешно защищена 16 июня 1997 года.
Должен признаться, что еще с первых моих экспедиций я был заворожен кроме нарывников и другими семействами жуков. Это малашки (Malachiidae, Dasytidae), встречающиеся в степях на караганах примерно так же часто, как и нарывники; неизвестно откуда берущиеся под камнями и падающие в ловушки пилюльщики (Byrrhidae); "темные лошадки" быстрянки (Anthicidae, Pedilidae). Еще учась в университете я пытался определять эти группы, это оказалось делом очень сложным, но не безнадежным, как показало последующее время. Все произошло постепенно, "само собой". Я обратился к коллеге, Сергею Казанцеву, занимающемуся Cantharidae, с просьбой помочь определить материал, и подсказать, кто бы мог помочь с определением малашек. Он дал мне адрес Dr. Walter Wittmer , который жил в то время в Праге. У нас наладилась переписка, и со временем я подружился и с Сережей и с Вальтером (при всем моем глубочайшем почтении к заслугам и возрасту, я не могу назвать Вальтера по имени и отчеству -- он швейцарец, а у швейцарцев принято при дружеском общении называть друг друга по именам). Вальтер пригласил меня приехать к нему в гости в Прагу, чтобы познакомится с коллекцией Malachiidae коллекции Naturhistorisches Museum, Basel, которая временно была у него в Праге.
Это была настоящая сказка! Увидеть одним разом малашек со всех уголков света, идеально расправленных, определенных и раставленных по порядку! А еще -- увидеть большое количество планшеток с сериями наколотых и расправленных жуков с красными этикетками внизу. Новые виды, роды... Не 5, или 10. Десятки и сотни! "-Oogh! Another new species! What will I do with all this material?!" (-"Уф! Еще новый вид! Что же я буду делать со всем этим материалом?!") - говорил Вальтер, указывая широким жестом на раскрашенную красными этикетками коробку с купленными на ярмарке жуками. И таких коробок у него было много! А времени оставалось мало... В июне 1998 года его не стало. Но до конца жизни, в свои 83 года, он оставался предельно деятельным и чрезвычайно обаятельным человеком. Он очень помог мне понять группу. Он очень помог многим российским энтомологам войти в мир западной энтомологии.
Там же, в Праге, я познакомился и с В. Швихлой (Dr. V. Svihla) и легендарным для меня К. Майером (K. Majer). Там же, у Вальтера, или на ярмарке, мы встречались и со многими коллегами из бывшего Союза, среди которых был Кирилл Довгайло из Минска. Иногда мы, те, кто занимался малашками, собирались у Вальтера дома, обсуждая проблемы семейства, тем более, что Карел Майер взялся писать мировой каталог малашек. И наши встречи были мини-конференциями малахидологов. За это время я подготовил ряд работ, посвященных семейству Malachiidae. В настоящее время меня очень интересуют любые материалы по малашкам Евразии, и если кто-то может помочь в их получении, я буду чрезвычайно признателен. Как я уже упоминал, кроме малашек и нарывников, мне не давали покоя сибирские пилюльщики. Появившиеся в нашем музее позже "жучисты" Андрей Легалов и Роман Дудко активно собирали и пилюльщиков, а Рома, изучая фауну высокогорных Carabidae, собрал чрезвычайно интересный материал и по пилюльщикам. Мы разобрались с группой металлических Byrrhus, описали новый вид Byrrhus mordkovitshi из высокогорий Саян. Мне же показался очень интересным комплекс видов рода Morychus, ревизию которого я опубликовал в 1997 году. Там были описаны новые виды, восстановлен статус вида M. subparallelus Motsch. и рода Arctobyrrhus Munst. Еще в своих ранних экспедициях 1990-1991 годов в Туву и Забайкалье я собрал неплохой материал по пилюльщикам, обработать и опубликовать который смог только в 1999 году. В Забайкалье, с горы Сохондо я описал удивительного Byrrhus -- пожалуй, самого маленького, из всех представителей этого рода -- меньше 5 мм в длину -- B. (s.str.) sochondensis. С Западного Саяна -- новый подвид Byrrhus (Aeneoburrhus) subaeneus sayanicus. Сейчас я продолжаю работу над сибирскими пилюльщиками и очень хотел бы опубликовать сводную работу. Кроме этой работы, о которой я написал выше, я занимаюсь и систематизацией представлений о колеоптерофауне Сибири, описываю новые виды "не из своих семейств" (Cantharidae, Lycidae, Cerambycidae), участвую в написании кадастров отдельных территорий, региональных Красных книг и списков редких видов.
Прочитал написанный текст, и подумал, что каждый абзац -- это краткое содержание больших глав, умещающихся в одну скромную книжку. Жизнь!
Сергей Чернышёв
февраль 2000, Новосибирск